Прослушав их диалог, Наташка нахмурила брови, затем тряхнула головой и заключила:
— Знаешь, что ты сейчас приобрела? «Домик своей хандры». — И, безнадежно махнув рукой, также отошла в сторону…
…В ночь после встречи с Филевским Алексей снова не сомкнул глаз, но на сей раз его одолевал другой вопрос: от кого у Тамары сын? Почему раньше он даже не поинтересовался датой его рождения? Будто специально не хотел ничего слышать об этом ребенке… А ребенку-то восемнадцать лет стукнуло… Стоп! Двенадцатого декабря — день аварии… Она сказала, что в это время болела… Тяжелые роды? Значит, именно поэтому он видел ее, когда лежал без сознания?.. Полная чушь, так не бывает… А вдруг?!. Нет, этого не может быть: она сама тогда подтвердила, что сделала аборт!
Около шести утра Алексея все же сморил сон, так что настойчивый телефонный звонок достучался до его сознания с большим трудом.
— …Как дела? — словно сквозь вату в ушах различил он голос Артема, три дня назад уехавшего навестить родителей. — Спишь, что ли? Извини, если разбудил, надеялся застать тебя по дороге в офис… Ты не заболел, часом?
— Не заболел, но спал плохо… Что у тебя?
— Все в порядке! Родители рады, брат тоже, племянник горд своим дядей и доволен подарком: я ему компьютер купил. В понедельник будем с Михаилом в Москве.
— Хорошо, — машинально кивнул Алексей и вдруг резко привстал на кровати. — Слушай, у меня к тебе важное дело.
— Давай говори.
— Можешь поискать в архивах поликлиники или больницы медицинскую карточку Тамары Крапивиной в период студенчества?
— Решил проверить, твой ли сын?
— Ты слишком догадлив. Представь себе, что позавчера ему исполнилось ровно восемнадцать.
— Нет… Этого не может быть!
— Вот и я говорю, что не может, только ведь как-то смогло! Голова кругом… Инка тебе ничего не рассказывала?
— Я как-то поинтересовался, ответила, что ничего не знает. Слушай, а давай ты к ней сам заявись и спроси прямым текстом!
— Однажды я уже спросил… — усмехнулся Алексей, вспомнив далекий июньский день.
— M-да… Я попытаюсь что-нибудь узнать. Сегодня пятница… О, вспомнил! — вдруг воскликнул Артем. — Я тете Ире позвоню, бывшей соседке, она в той больнице, где наши студенты лечились, начмедом работала. Я еще справки через нее делал… Она, конечно, давно на пенсии… Но я попробую.
— Заплати в случае чего…
— Не учи меня жить! Самому интересно… А что Лида? Суд когда?
— На следующей неделе. Еще один подарочек к Новому году. Один я уже получил от Филевского. Помнишь такого?
— От Фили?! И что за подарок?
— Долго рассказывать, приедешь — узнаешь.
— Однако жизнь у тебя бьет ключом! Чем еще обрадуешь? Как дела у Чернова?
— Никак. Но кем бы ни был гад, которого мы ищем, кожей чувствую, что он рядом.
— Прорвемся! Ладно, пошел искать следы давно минувших дней.
— Двигай. До встречи.
Отключив телефон, Алексей взглянул на часы и, вздохнув, поплелся в душ: обязательную утреннюю тренировку в тренажерном зале он проспал, а Чернов, видимо, решил поберечь шефа…
Мы друг другу должны немерено…
И растет доле из года в год,
Состоит он из чувств растраченных —
Им давно уже сбился счет.
Столько лет друг без друга прожито,
Но сейчас не об этом речь,
Мы с тобою так щедро тратили
То, что надо бы поберечь:
Нашу искренность и доверчивость,
Наши силы… С теченьем дней
Мы в душе создавали вакуум —
Месте, созданном для страстей.
И сейчас, тишиной напуганы,
Опустошены, истощены.
Мы друг другу должны доверие,
Только кто его даст взаймы?
Как простить, как забыть, как справиться
С болью — выжжено все внутри…
Чем помочь беззащитной нежности,
Чудом выжившей в нас любви?..
Артем вернулся поздно вечером в понедельник. В ожидании друга Алексей валялся на диване в гостиной и смотрел новости по «Евроньюс». С самой пятницы он томился ожиданием, но сам не звонил: то ли боялся услышать что-то определенное, то ли не мог понять, что же он хотел услышать. И как быть, если его догадки подтвердятся?
— Привет, — наконец появился в дверях Кушнеров, протянул руку и плюхнулся в кресло. — Дорога ни к черту — местами такие переметы снега, что не разгонишься. Да еще колесо пробили, запаску пришлось ставить…
По тому, что он начал с таких подробностей, Алексей понял: вести не в его пользу.
— Резину не тяни, — не выдержав, приглушил он звук телевизора и отложил пульт. — Давай выкладывай.
Кушнеров вздохнул, вышел в прихожую и вернулся оттуда с папкой.
— В общем, у меня две новости и обе — не из радостных… С какой начать?
— С той, что полегче.
— Хорошо… Вот здесь доказательства того, о чем ты знал: аборт был. — Он раскрыл папку, достал толстую книгу и, отыскав нужную страницу, прочитал: — «Крапивина Тамара Аркадьевна, шестьдесят четвертого года рождения, студентка второго курса строительного факультета, группа…» Это журнал операций гинекологического отделения за апрель-май восемьдесят третьего. Как мне объяснили, медицинские карты прерывания беременности хранятся пять лет, и для них ведется отдельный журнал. Но, видимо, заведующая для перестраховки дублировала записи. Далее… Листая журнал — а он был у меня уже в пятницу, — я поймал себя на мысли, что не обнаружил фамилии Тишковской. А ведь она, если мне не изменяет память, оказалась в больнице где-то в двадцатых числах. Пришлось снова звонить тете Ире… И не зря… «Медицинская карта стационарного больного. Тишковская Лидия Иннокентьевна», — прочитал он на обложке и протянул Алексею пожелтевшие от времени листы. — Должна храниться двадцать пять лет, но в архиве ее не было… Короче, Лида не была беременна… Тогда она вообще не могла забеременеть.